Как Сантьяго Калатрава размывает границы между архитектурой и инженерией создавая здания "в движении

Мы живем в мире, в котором произошло печальное разделения между наукой и искусством, начавшееся еще 500 лет назад. Ученые, инженеры и техники живут в собственной реальности, рассматривая вещи в ней с исследовательской позиции «Как». Остальные живут в мире явлений, используют эти вещи, но на самом деле не понимают как же именно они функционируют. Раскол произошел после эпохи Возрождения, единственной в истории, которая смогла объединить эти две формы. Именно поэтому работы Леонардо Да Винчи продолжают нас пленять, и именно поэтому эпоха Возрождения обладает всеми свойствами утраченного идеала.

Так почему же Сантьяго Калатрава, в настоящее время один из самых элитных архитекторов мира, в 1975 г. получивший признание как молодой и перспективный архитектор, решает вдруг вернуться в «школу» для получения инженерного строительного диплома?
С раннего детства Сантьяго развил в себе любовь к рисованию. Куда бы он ни шел, он всегда имел при себе карандаш. Но был парадокс, преследовавший художника в его рисунках. В Испании, в Валенсии, где он вырос, суровое средиземноморское солнце освещало строгий рельеф отчетливых линий, которые он обожал рисовать: горы, деревья, строения, люди. Но день шел на убыль, и контуры линий тоже смягчались. Ничего из того, что он рисовал, не было по-настоящему статичным. Все находилось в изменчивом состоянии, двигалось, менялось… Это и есть сущность жизни. Как он мог захватить и удержать это состояние на бумаге, в своих картинах?

Он брал уроки и изучал технику создания различных иллюзий, посвященных вопросу отображения чего-либо в момент движения. Но этого было ему мало. В границах этой погони за невозможным, он занялся различными аспектами математики, такими как начертательная геометрия. Это могло ему помочь в решении вопроса как можно представить свои объекты в двух измерениях. Так его мастерство улучшилось и интерес к предмету стал еще глубже. Казалось, что его предназначение быть художником. И вот, в 1969 г., он поступает в Школу Искусств в Валенсии.

Спустя несколько месяцев его студенческой жизни с ним произошел на 1-й взгляд незначительный эпизод, который изменил весь дальнейший ход его жизни: просматривая свежие поступления в магазине канцтоваров, он заметил красиво оформленный дизайнерский буклет с описанием работ великого архитектора Ле Корбюзье.

Каким-то образом этот архитектор смог создавать совершенно особенные формы. Он превращал даже что-то такое простое как лестница, в динамическую скульптуру! Здания, которые он проектировал, словно бросали вызов законам гравитации. В их формах ощущался скрытый потенциал движения. После ознакомления с этим буклетом, Калатраву мгновенно посещает новая навязчивая идея – изучить то, как эти здания строят. Сразу как только смог, он сразу же перевелся в одну из архитектурных школ Валенсии.

Окончив архитектурную школу в 1973 г. Калатрава получил хорошие знания об изучаемом предмете. Он узнал наиболее важные принципы и правила проектирования. Когда он покинул школу, он был более чем способен занять себе место в любой успешной архитектурной студии и работать там. Но он элементарно ощутил нехватку дальнейших знаний. Рассматривая произведения из архитектурной мировой сокровищницы, он выбрал для себя из них наиболее любимые: Пантеон в Риме, здания Гауди в Барселоне, мосты, разработанные Робертом Майллартом в Швейцарии. Калатрава не имел ни малейшего представления об их фактических конструкциях.

Зная даже больше чем достаточно об их форме и эстетике, их функциональном назначении в роли общественных зданий, он ничего не знал о том, как их можно было построить, как увязать друг с другом, и почему от взгляда на постройки Ле Корбюзье захватывает дух от динамики, в чем тайна реализации его проектов.
Это было похоже на то, как если бы он знал как нарисовать красивую птицу, но не понимал как она может летать. Точно также как в своих детских рисунках он хотел выйти грифелем карандаша за пределы листа и дотронуться до реальности. Он чувствовал, что мир меняется. В воздухе носились эти флюиды перемен. С развитием технологий и новых материалов, революционные возможности появились и для нового вида архитектуры. Но чтобы по-настоящему использовать эти возможности, он должен был обучиться инженерии. Думая в этом направлении, Калатрава принял роковое решение – все фактически начать сначала и поступить в Федеральный Технологический Институт в Цюрихе (Швейцария) чтобы получить степень инженера в области гражданского строительства.

Догадываясь о трудностях процесса, Калатрава заставлял себя тренироваться думать и рисовать как настоящий инженер. Его усилия подогревала мысль о том, что он обретет знание о том, как здания строятся. А оно в свою очередь освободит его и даст представление о том, как медленно, но настойчиво расширить границы того, что может быть сделано в будущем.

Первые несколько лет он был с головой погружен в суровые инженерные физико-математические дебри, необходимые в его будущей области. Но так как прогресс в его занятиях все же был, то скоро он обнаружил возвращение к тому парадоксу, которым был одержим в детстве: «Как выразить движение и изменение?». В архитектуре есть золотое правило, согласно которому здания должны быть неподвижными и устойчивыми. Калатрава чувствовал желание разбить это жесткое правило.

В своей докторской диссертации он решил изучать возможности привлечения фактического движения в область архитектуры. Вдохновленный NASA, и его конструкциями для космических путешествий, а также складывающимися птичьими крыльями, разработанными Леонардо Да Винчи, Калатрава выбрал в качестве своей темы складываемость сооружений: Как с помощью передовых инженерных технологий здания могут двигаться и трансформировать сами себя?

Завершив свою диссертацию в 1981 г. он, наконец, вышел в мир и приступил к работе – после 14 лет обучения в университетах искусств, архитектуры и инженерии! В ближайшие годы он будет экспериментировать в разработке новых видов складных дверей, окон и крыш, которые будут двигаться и открываться по-новому, изменяя форму здания. Он спроектировал мост в Буэнос-Айресе, который поворачивается при открытии на 90 градусов, вместо того, чтобы двигаться вверх.

В 1996 г. он сделал шаг в будущее, сконструировав и построив пристройку к Музею Искусств в Милуоки. Это был длинный зал для приема, выполненный из стекла и стали с потолком высотой почти 80 футов! (24 метра) сверху укрытый конструкцией подвижных солнцезащитных жалюзей. Этот защитный экран сверху имел 2 ряда ребристых панелей, которые открывались и закрывались как крылья гигантской чайки, придавая всему здания импульс движения. Когда смотришь на это здание кажется, что сейчас оно само сорвется с места и взлетит!

Мы люди, и мы живем в двух мирах. Во-первых, это внешний мир явлений, всех форм и вещей, которые пленяют наши глаза. Но есть скрытый от нашего взгляда другой мир: как эти вещи на самом деле работают, их анатомия и композиция – это части, работающие вместе и образующие единое целое. Этот второй мир не сразу нас подкупает своим очарованием. Трудно понять, почему происходит именно так. Этот мир взывает вначале не к вашим глазам, а к вашему уму, который озирается на окружающую действительность. Это «Как?» из вещей точно также поэтично как и осознание того, что внутри него скрыт секрет движения и изменения. Тайна самой жизни о том, что содержат и как именно внутри изменяются вещи.
Это разделение на «Как» и «Что» может быть применено практически ко всему, что мы видим вокруг нас. Мы видим машины, но не то, как они работают. Мы видим людей, производящих какой-то продукт для бизнеса, но не внутреннюю структуру, выстроенную между членами этой группы, не имеем понятия об истинном масштабе производстве и распределении этого продукта… Так бывает: мы словно загипнотизированы внешним видом человека, и уже не обращаем внимание на то, что он в реальности делает или говорит.

Калатрава преодолел это разделение в архитектуре между «Как» и «Что». Он объединил их, и получил нечто большее, чем просто всесторонние знания о предмете. Он охватил еще и большую часть реальности, на базе которой создаются здания. Это позволило ему создать нечто более поэтическое, расширяющее границы, чтобы вырваться из условностей самой архитектуры.